«Мои дети очень тяжело переживали, когда у нас дома оказалась чужая девочка с онкологией. Когда я им сказала, что поживет она у нас месяц - полтора…и умрет она тоже здесь. Таких вещей вообще нельзя делать…»
«И я ни капли не сомневалась, что мне надо ехать. Что я должна быть там. Был только один момент, когда я засомневалась в своем решении. 20 февраля, когда уже начались расстрелы. У меня промелькнула мысль, что со мной может тоже что-то случиться. Стало тревожно на душе. Но потом я все эти эмоции в себе закрыла».
«..благодаря нахлынувшим на семью воспоминаниям я вдруг узнал, что была Украина, был Петлюра, была Украинская революция, украинская автокефальная церковь… Я очутился на передовой какого-то неведомого фронта, формировавшегося со времен, когда украинцы еще только начали хотеть своей независимости…»
«Я, как и большинство украинцев, обращаюсь к церковным делам, когда надо крестить ребенка, похоронить кого-то из близких, поставить свечку за здравие. Условно я верю в Бога, поскольку я к нему время от времени обращаюсь. Да, мне хочется, чтобы была какая-то вечная истина, к которой можно апеллировать. То есть сказать: «Пусть тебя Бог бережет…»
«Иногда мне кажется, что я воспринимаю страну, как любимого человека. С которым у тебя есть контакт, и ты чувствуешь все его переживания, его боль ... Как говорится, человек вышел из глины ... Так и я сейчас чувствую, что вышла из этой земли ... Я часть ее ... »
«Сколько бы детей ни было, пять, десять, мужчина может уйти. Может ни звонить, ни писать, ни интересоваться…И, заметьте, общество это воспринимает достаточно толерантно. Ну, ушел, что делать?... Осуждать и критиковать, если бросит, будут исключительно только мать. Потому что люди интуитивно чувствуют, что эту данность вещей нужно принять. Просто понять природу мужчин. Тогда простить становится легче. Это я и о себе, и о своем отце сейчас говорю. Но…».
«Я понимаю все сложности международных отношений, но мне кажется, что это принципиальный момент -- называть вещи своими именами. Потому что потом что-то забывается, стирается, подменивается, навязывается... Я смотрю социологические опросы, где у людей спрашивают: с кем воюет Украина? Вы думаете все говорят, что с Россией? Очень разные ответы...»
"Но ни я, ни жена не решились взять из детского дома. Наверное, это плохо. Наверное, это недостаточная какая-то жизненная смелость. Но мы не взяли... Зато взяли племянника, Любиного племянника, когда у него умерла мама. Для меня было очень важно протянуть ему руку поддержки тогда, когда он в этом нуждался»
«И это глобальная проблема. Если посмотреть, к примеру, на Америку. Пришел, условно говоря, не очень умный чиновник к власти -- сразу же суды, правоохранительная система ограничивают его в том, что он может сделать. У нас же эти ограничители якобы и создаются, но не работают».
«Актеры приходят в театр в 19 лет и ждут, пока их вынесут вперед ногами. Люди женятся, рожают, разводятся… Играют любовь в 20 лет, а в 50 они уже ненавидят друг друга, но продолжают играть любовь в том же спектакле. Для меня больше приемлема такая система театрального существования, как в Польше и Германии. Когда каждые пять лет ты меняешь театр, партнеров…».
«Это право законодательной инициативы, право вето, а также возможность приостанавливать акты Кабмина с одновременным их обжалованием в Конституционном суде. Только этих трех рычагов более чем достаточно для того, чтобы в рамках своих конституционных полномочий, не вмешиваясь в деятельность Кабмина непосредственно, влиять на государственную политику. Для этого не нужно присваивать себе какие-то дополнительные функции…».
«Один хлопец, ну это явно был пример, после первого боя сильно закомплексовал… мол, все, я дальше воевать не могу, потому что я боюсь… я объяснил ему, что страх это нормально…»
«Когда я читала «Сад Гетсиманський», то осознала трагедию украинского народа, которая откликнулась у меня трагедией моего народа. Эти две идентичности с того времени во мне и существуют. Хотя, вспоминаю, как учителя еще в начальной школе в Крыму говорили нам: вы можете не учить украинский язык, мол, это какая-то недоверсия русского, и в жизни он вам не пригодится».
«Это означает, что мы освободились от груза старой сырьевой экономики. Однако из этого тезиса абсолютно не вытекает, что мы можем отказаться от территорий, а особенно — от людей. Я далека от мысли, что все, кто там остался, — против Украины…».
«Но украинская миграция — кратковременная. Люди работают по полгода и возвращаются, оценивают ситуацию. А это значит, что у нас действительно есть шанс их вернуть. Остановить миграцию полностью невозможно. По меньшей мере, демократическим путем».
Комментировать 
