«Мы не солидарны с людьми в их горе. А это граждане Украины. Мы называем людей, которые остались в Донецке, -- "ватой" и не видим тех сигналов, которые они нам подают. Мы не строим связей. То, как мы будем возвращать Донбасс и Крым завтра, -- о чем так пафосно нам рассказывают -- зависит от нашего отношения к людям, которые там живут, сегодня».
«Почему?.. Может быть потому, что прикрылись мирными жителями. Но, конечно, проще всего уничтожать противника, когда он находится в колонне на рубежах выдвижения. До того, как он развернется в боевой порядок»
«…был момент, когда группами спецназа можно было действовать. Но потом, когда начала работать артиллерия, в том числе и реактивная, там уже надо было отвечать чем-то адекватным…»
«Украинская журналистика разделилась на время до публикации списков сайта «Миротворец» и после. После оккупированные территории и проживающие там люди оказались отрезанными как от украинских, так и от иностранных медиа. Глубже почти никто не копал. Истину почти никто не искал. А потом читатель просто привык к войне».
«Поддержка своего же сослуживца может быть более эффективной, чем семьи или врача, общества. Потому что я его знаю, как личность, которая воевала… какие действия он делает вообще подсознательно на автомате»
«После аннексии Крыма я поняла, что я — не политик, я не руковожу этим миром, и ничего не могу сделать с происходящим. Я — маленький человек. Но даже если меня читают трое подписчиков в Фейсбуке, то я имею влияние на этих трех человек. В тот же день я написала, что отказываюсь сниматься в российских проектах. Я не представляла себе, как после всего случившегося можно выйти на площадку и как ни в чем ни бывало обниматься. Хотя, сознательные люди есть везде…».
«Суды в этот раз прошли намного быстрее. Уже были переводчики. И еще мне показалось, что и сами судебные приставы, и работники ФСБ, которые сопровождали ребят, лучше относились к нам. Потому что в прошлый раз, не успеешь протянуть руку, ее сразу отбивали…».
«В первую неделю я все внутренне отрицала. Мне так было легче. Хотя умом понимала, что это реальность, что с ней нужно что-то делать… Сначала это были только новости, потом нам начали звонить руководители института, штаба ВМС…»
«Я хорошо помню, как зимой 2017-го «Украинская правда» дала материал международной правозащитной организации о случаях сексуального насилия в Донбассе. Я получила десятки писем и комментариев от граждан и упреки от коллег — дескать, сейчас не время об этом писать. Терпимость к иному мнению достигла критично низкой от метки».
«Как это? А почему?... Или -- ребенок с посттравматическим стрессом: как это? Мне нужно видеть этого ребенка. Говорить с ним. Посмотреть как он ходит в школу. Посмотреть на отношения, на бэграунд...»
"Эти люди -- выжившие. Это люди, у которых было столько сил, чтобы пережить эти ужасные события. И не обязательно, что им всем нужна реабилитация. Я люблю слово -- реадаптация. Им действительно нужно заново адаптироваться к прежней мирной жизни. К новому себе. Уже в других условиях и, по сути, в другой стране... А реабилитация нужна тем, кто ее попросит. И здесь, к сожалению, на государственном уровне людям обращаться за помощью некуда и не к кому".
«Мы же в информационном поле не слышим этих цифр... я лично не знаю как об этом сейчас говорить... чесно... очень много всего... противоречивых эмоций... смешано в одну кучу... Мне кажется, что мы сейчас до этого не дотрагиваемся, потому что никто не хочет открыть глаза на этот ужас...»
«Дружба, любовь к родине, любовь к семье, понимание того,что их нужно защищать… Старался донести до своих подчиненных, что в солдате прежде всего нужно развивать внутренние мотивирующие факторы»
«Я очень стараюсь не осуждать людей. Потому что ты видишь только верхний слой и никогда не знаешь, что лежит под ним. Одна из таких не- рассказанных историй про молодого мальчика, который живет на той территории…»
«Потому что для целого ряда военнослужащих с первой по шестую волну по долгу службы был обязан быть примером. Для офицера, сержанта и рядового. Чтобы не разрушить их надежды»
Комментировать 
