«…Их жизни оборвались, когда я был их командиром. Почему они оборвались?.. Может это и моя вина.. Доучил ли я их… дообъяснял ли… Одного парня разорвало… совсем… его папа приехал в батальон со своим сыном… в конвертике…в кармашке… с ДНК печени… оформлять документы»
«Я неоднократно видела сюжеты, когда журналисты берут интервью у людей, в дома которых только что попали снаряды, у которых сгорела машина… И если, не дай Бог, человек скажет «да от наших», начинается методичное уничтожение чужого неправильного мнения. Ну, и человека заодно. Разбитый дом забыт, машина — тоже…».
«Он позвонил ночью и сказал, что россияне им поставили жесткое условие — определиться. Признаюсь, на тот момент мне было все равно, какую клятву и какому народу он даст. Лишь бы с ним ничего не случилось. Но сын сказал, что он уже принял присягу и второй раз это делать не будет».
«Мне так никто и никогда не ответил на вопрос: за что мы воюем? Мы воюем за территорию или за людей? Если за людей, то мы не можем воевать с ними. Мы должны воевать за них. На всех фронтах»
"...при всей греховности нашей... всей путанице добра и зла, всяких пороков... И поэтому такая страшная бесконечная агрессия против нас..."
«Во время второго Майдана мы тоже были слишком романтизированы процессами, происходящими в стране. Побеждали горячие сердца, а не холодные головы. Мы думали (и ждали), что здесь и сейчас произойдут большие изменения. В результате наша гражданская позиция вошла в конфликт с нашей профессией»
«…когда все осталось там, когда разграблено имущество, когда осталась квартира…все, что так или иначе было связано с твоей жизнью»
«Я понимаю все сложности международных отношений, но мне кажется, что это принципиальный момент -- называть вещи своими именами. Потому что потом что-то забывается, стирается, подменивается, навязывается... Я смотрю социологические опросы, где у людей спрашивают: с кем воюет Украина? Вы думаете все говорят, что с Россией? Очень разные ответы...»
«Один хлопец, ну это явно был пример, после первого боя сильно закомплексовал… мол, все, я дальше воевать не могу, потому что я боюсь… я объяснил ему, что страх это нормально…»
«Это означает, что мы освободились от груза старой сырьевой экономики. Однако из этого тезиса абсолютно не вытекает, что мы можем отказаться от территорий, а особенно — от людей. Я далека от мысли, что все, кто там остался, — против Украины…».
«Это мы, которые переживали это все… Мы это видели, принимали участие в сопротивлении, которое формировалось тогда без государства…Мы видели, как государство бросало, уходило… это наша боль и мы ее несем»
«Мы с коллегами готовили отчет, который называется "Те, кто пережил ад". И это не метафора. Я была в группе, документирующей пытки. Я говорила с мужчинами и женщинами, которые пережили плен. С людьми, которых забивали в деревянные ящики... которым отрезали пальцы... насиловали... у которых вытаскивали глаза ложкой...Об утих ужасах они зачастую не могут рассказать даже самым родным...»
«На какое-то время, да, мне надо вернуться домой, чтобы навести там порядок… Может я еще чего-то не осмыслил…не понял… но на душе, конечно, кошки скребут… »
«…чем своими родными. Были такие случаи, когда я публиковала что-то подобное, и обнаруживался очень рьяный комментатор. Буквально через неделю он же писал мне в личку: «А помоги мне найти броник для брата». И так хотелось напомнить этот наш прошлый дискурс про «кому это надо, пусть сами разбираются». Но я воздерживалась».
«... Наверное, это то, что должно было произойти. И здесь невиновных нет. Виновато и население востока, и политики, которые не проводили там украинизацию. И сегодня она не мощная. Вот это удивляет. Война началась четыре года назад, а на востоке Украины до сих пор не ощущается какой-то мощной украинской информационной машины. Почему ее туда не везут?..»
Комментировать 
