«…и сказала, что если ты за ней не присмотришь, мне придется просить соседей. Это был тяжелый разговор. И я прекрасно понимала и понимаю ее справедливые укоры в мой адрес. Но после того, что я там видела, после этих смертей, я уже не могла все это бросить…. На самом деле это ненормальные поступки. Я, наверное, не хотела бы, чтобы кто-то так поступил со мной, если бы я была маленькая».
«... Это была полная комната здружени, теплых, дружеских людей, которые были моей семьей ... Этим была богата, мне так кажется, в свое время Галичина. Что она еще сохраняла память своего рода. Я сравнивал их со своими друзьями с востока Украины и оказывалось, что несколько десятков лет большевистской власти достаточно для того, чтобы поломать это ощущение рода »
Вся страна уже знала о расстрелах 18 февраля. Мы увиделись около полуночи возле здания киевской администрации. Я заметил, что он сильно похудел. Поздоровались. «Я тебя люблю, сын» — «И я тебя, папа». Я его поцеловал. Он сразу все почувствовал и сказал: «Только не начинай…».
«Мы создали группу родственников в Вайбере. Кто бы из родственников ребят ни получил письмо оттуда, для нас всех это большая радость. Ну, и когда совсем накрывает, то я могу вылить туда все свои эмоции. А потом… попросить прощения за свою минутную слабость».
«Это проблема и ее надо озвучивать. Суициды… и, естественно, не все военнослужащие святые. Может у кого-то перемкнет … возьмет кинет гранату или стрельнет из автомата… Это может случиться»
"Когда мы находимся в жизненных ситуациях успеха или неудачи -- давайте учиться анализировать. Не говорить, что мне стало плохо, потому что это враг мой, и я должен его наказать. Это абсолютно обреченный путь в никуда. А ты проанализируй ситуацию и посмотри на свои действия. Это вопрос к тебе, а не к твоему воображаемому врагу".
«Меня на самом деле никто не воспитывал. Отец был военный, и я жила с любящей меня бабушкой, которая мне ничего не запрещала. «Все, что деточка делает, — это хорошо и правильно». Вот мое воспитание. Вызывать в школу ее было абсолютно бесперспективно. Я все решала сама. Балет, театр, спорт, каток, компании, сигареты…».
«А раньше не прощала даже каких-то мелочей. Это очень мешало в отношениях. В том числе и с мужчинами. Я хотела видеть рядом идеал. Чего не бывает. Уже сейчас поняла, что мужчинам рядом со мной было некомфортно. Приходилось постоянно соответствовать поставленной мною планке. И это неправильно. Возможно, в этом урок».
«В медпункте в Доме профсоюзов я дежурила 22-го и 24 января. Потом раненых уже не было, и я чисто случайно зашла в Украинский дом. Занесла туда книжки, там собирали библиотеку. На втором этаже в тот день разворачивали травмпункт, где оказался мой знакомый. Я осталась…».
«Война порождает много злости. Война ... она же не просто на линии фронта - она в головах поселяется, в сердцах и в душах. На всю жизнь. И потом очень сложно все эти дырочки замазать. Хотя, с другой стороны, возможно, есть еще большая мотивация рождать что-то лучшее ... и оно все сбалансируется ... »
«Весь 2014-й год я пробыла в Киеве. Ты что-то стараешься сделать, что-то из бумаг пытаешься вычитать... Количество раненых детей, кто-то куда-то поехал, убежал... а где сироты? В России, в Украине, в Крыму... И понимания не появляется. Что такое ребенок с контузией?.... Кто он?... Как это?... Мы же никогда не сталкивались с этим... Я туда попала, познакомилась с семьями, с детьми... Поняла, что еще не готова возвращаться».
«Недавно я получила по почте два письма от Богдана, которые он написал еще в феврале. Но это можно считать, что быстро. Одно письмо адресовано нам с отцом, а второе — брату. Он как раз и писал о поддержке россиян.. Я не знаю, от чего это зависит. Возможно, от настроения человека, который его проверял. От того, какая у него душа».
«Я же там общался с разными людьми. С теми, кто взял в руки оружие с той стороны. И с уголовниками, которые по двадцать лет сидят. Видел там и героев, и предателей. Весь спектр человеческого материала, если грубо сказать. Это позволяет видеть мир более многомерно. Более снисходительно. Более милосердно. Потому что все это – разные души. Говорили они о разном. Но все их вопросы касались человеческих глубин»
«Когда начались события на Грушевского, я уже была активным волонтером. Работала медсестрой в мобильной бригаде с врачом. Меня разбудили в Октябрьском дворце и сказали, что умер Нигоян. Тогда в первый раз стало страшно, тревожно, неприятно. Мирный Майдан превращался во что-то другое».
«Но, как оказалось, не у всех детей родители лишены родительских прав. Поэтому они в любой момент могут вернуться в свою биологическую семью. А дети со статусом сирот могут пойти на усыновление. С нами вроде бы и говорили об этом. Предупреждали. Но, как оказалось, где-то очень глубоко в душе я все-таки не была готова к такому сценарию».
Комментировать 
