«Во время последней поездки мы познакомились еще с Костей Котовым. В прошлый раз он стоял в одиночных пикетах. А в этот раз мы заехали в Лефортовское СИЗО, когда он передавал ребятам передачи. Потом все два дня Костя был с нами. Я у него спросила: «Вы работаете где-то?» «Да, работаю. Но я взял отпуск за свой счет. Кому-то же нужно это делать…».
«Я верующий человек. И до травмы, и сейчас. Потому что мне очень повезло, что я выжила. И в этом сыграли роль много факторов. Вот если бы хоть один элемент из этой цепочки выпал, произошло бы самое худшее…Была зацеплена ветка сонной артерии, и важны были секунды. Пуля прошла навылет в сантиметре от самой артерии».
«Это была уже преддипломная практика. Он проходил ее на катере «Бердянск», чтобы потом стать командиром его экипажа. На практике они постоянно выходили в море, поэтому ничего особенного в выходе 23 ноября тоже не было…».
«Да, это — моя мама. Которая накануне войны осталась без матери — с сестрой, братом и отцом. Это в ней живет всегда. Она никогда ничего не просит, не требует, она полный аскет. Когда не стало папы, она больше не вышла замуж. Один на всю жизнь. Хотя разное у них было…».
«У меня очень мудрая мама. Она никогда ни за что меня не осуждала. И она никогда ничего мне напрямую не запрещала. Но я очень хорошо видела рамки дозволенного. И мне было важно не упасть в ее глазах»
«Никогда нельзя идти против своих убеждений. Меня всегда удивляет, когда люди огульно говорят: «Все берут, социологи берут…» Я тогда спрашиваю: «А за сколько вы бы продали своих детей?». Обижаются… Люди почему-то считают, что детей продавать нельзя, а вот себя — запросто. А что такое человек, как не его ценности, убеждения, самоуважение, в конце концов?»
«Я никогда не была примадонной… Всегда в главных ролях были Алексей Вертинский, Станислав Боклан и Валерий Легин. Все постановки — на них. И даже если сейчас посмотреть на репертуар, кстати, не только нашего театра, но и вообще на мировой тренд, то режиссеры ставят на мужчин. У женщин намного меньше ролей, меньше возможностей. И в театре, и в кино есть такое неравенство. Это правда».
«От отца — к сыну. Мужчинами не рождаются, а становятся. И проводник в процессе этого становления — мужчина. Плохо, что это понимание уходит, и традиция теряет свою ценность. Большинство современных мужчин застряли на этапе юноши. Бесконечно самоутверждаются, меряются машинами, домами и прочим. Так и проживают жизнь, доказывая, кто круче…».
«И в Оранжевой, и в Революции достоинства участвовало меньшинство — 15% украинцев. Движущая сила общества всегда в меньшинстве. Но чтобы от подобных толчков был эффект и движение нарастало, большинство должно поддерживать усилия меньшинства. Революцию достоинства, по нашим опросам, поддерживали 50% населения (40% не поддерживали)».
«… Вероятно, если бы вернуться назад, я бы что-то изменила. Воспитывала бы детей, исходя уже из сегодняшнего опыта. Однако тогда они, наверное, не были бы такими, какими есть сей час».
"Иногда моя боль совмещается с чужой и я могу чувствовать острее. Но в 2014-м году было очень сложно выстроить внутренние границы. Каждое новое чужое горе накладывалось на другое... Сегодня я чувствую все также остро, но появилось ощущение, что мое тело стало выносливее. Я могу это выдерживать. Я могу быть с этой болью. И я могу показывать другим, как можно справляться..."
«Но потом все-таки остались. Просто в службе нашлись люди, которые произнесли правильные для нас слова. И на данный момент я не жалею, что мы остались. У нас теперь есть такая большая семья, которую мы хотели и о которой мечтали. И сейчас я уже не боюсь отпускать детей».
«У нас есть масса архивов. Мы это фотографировали. Мы видели эти колоны. Мы видели этих чеченцев, бурятов…мы всех их видели. Что они там делают? Вот, пожалуйста, вам причины»
«В будущем вообще не будет разделения на женщин и мужчин. Личность Мария, личность Сергей… Мужчины-Кэны, красивые, спортивные, но психологически бесполые. Хорошие, добрые, толерантные, но совсем не те бородатые дровосеки-мужики, которые в стужу и вьюгу могут совершать какие-то подвиги. Грустно…».
«Бывают моменты, когда боль физическая или боль внутренняя становится такого масштаба, что ты ни о чем не думаешь… ты думаешь только о том, чтобы эта боль прекратилась. И если для того, чтобы она прекратилась нужно, чтобы прекратился ты…»