«В январе 2014-го я разговаривала с крымским «Беркутом». Среди них, действительно, было очень много агрессивно настроенных... Потому что к ним относились как к собакам. Они спали в Кабмине на полу. У нас даже однажды завязался разговор о возможном участии России в этом внутреннем конфликте. Так один из них сказал, что «я первый пойду воевать». И потом, когда падал ДАП, я встретила там одного из таких...».
Я только слышу и пытаюсь вытащить информацию о заключенных финансовых договорах с людьми, которые дают следствию показания. О них что-то там рассказывает военный прокурор Матиос. Но я хочу знать --- что это за люди? Сколько они заплатили? О чем они рассказали? Мне кажется, что закрываться и говорить "вы туда не лезьте" в случае Евромайдана не проходит.
«20 февраля…Я добежала по длинному коридору «Жовтневого» до места, где репетировала в детстве танцевальные этюды. Там на тот момент был медпункт. Был едкий запах аммиака. На полу лежало трое раненых. Я подбежала к одному, а мне кричат: «Уже не надо». Ко второму… не надо… третий еще шевелился. Доктор поставил ему капельницу и сказал мне и еще какому-то парню вынести раненого. Мы понесли…».
«Я не думала, что будет война на Востоке. И от этого очень больно. Но все-таки у многих людей проснулись чувства по отношению к Украине. Наверное, в этом смысл. Однако все реформы идут как-то очень медленно. Молодежь уезжает из страны, потому что плохо с работой, низкие зарплаты, на которые просто нельзя важить».
«Весь 2013-й медиа говорили об угрозе фашизма в Украине. Партия регионов водила антифашистские марши, а Савик Шустер в мае посвятил этой теме целую передачу. То есть процесс маргинализации и дегуманизации возможного протеста власть начала задолго до Майдана. Из протестующих делали «нелюдей», которых не жалко, которые только мешают общественному порядку, и которых, в случае чего, можно убить…»
«Мы выбежали из Пассажа на Майдан, навстречу бегут люди с криками: «Беркут! Туда нельзя!» Это страшно, когда люди бегут от «Беркута», а не на помощь, как мы уже привыкли. Мимо нас тащат по земле какую-то девочку…».
«Если честно, я ни разу не слушала выступления с трибуны, я никогда не стояла на площади с фонариками… Я приходила на Майдан исключительно для того, чтобы лечить людей и помогать…».
Я не имела иллюзий в отношении нынешней политической системы. Я напомню. Министром какого правительства был Порошенко? Спикером чьего парламента был Яценюк? То же касается Тимошенко и остальных. Они были во власти и у меня нет политической амнезии. Их вынесло на наших плечах и у меня была надежда, что они сделают три вещи: удержат страну, запустят процесс необратимых реформ и добровольно передадут власть новым молодым политическим силам.
«На Майдане давно были мои друзья. Так что круг общения был сформирован. Мы называли нашу компанию «бочка». Тогда были бочки, возле которых все грелись.Это такое необыкновенное место в моей душе, особенное воспоминание о Майдане. Но многие ребята сразу после Майдана поехали в АТО. И погибли. После этого отношения напряженные. Это трудно объяснить».
«Ты не можешь просто сказать тем же правоохранителям, их родственникам и всем, кто не принял Майдан: «Все, ваша картина мира неправильная, вы ошибаетесь, будем жить по-нашему». Так не работает. Чтобы найти убедительные аргументы, наши картины необходимо совместить и не побояться взглянуть на то, что получилось. Вот тогда да, есть шанс получить другое общество…».
«Не могу сказать, что близкие погибших сосуществуют в каком-то едином порыве. Большинство семей — это абсолютно простые люди. Это измученные и больные старенькие матери, страдающие отцы, жены, потерявшие опору в жизни, дети, лишившиеся отцов…Не стало уже родителей Жизневского».
«Но если бы до Софийской площади в ту ночь дошли не условных тридцать человек, а пятнадцать; если бы на Майдане было на четыре камеры меньше; если бы не 20, а только 10 людей написали о том, что случилось, то ничего бы и не было. Мы прошли по краю. Все висело на волоске».
«И это касается не только Майдана. После него был Крым, который тоже до конца не рассказан. Где была власть? Знала? Или нет? Что предприняла? Что было на Харьковском съезде? Как убегал Янукович? Кто ему помогал? Что на самом деле произошло в Доме профсоюзов в Одессе? Потом Донбасс… Продолжаем соприкасаться, общаться, однако четко знаем, с кем на какую тему говорить стоит, а на какую — нет, чтобы не войти в конфликт…».
«Это был личный выбор. Я не думаю, что кто-то вообще полностью знал расклад. Потому что даже у тех, кто все это запланировал, многое пошло не так. Поэтому, да, кому стало страшно — они ушли. И да, верхушке было более страшно. Так и есть…».
«Однако система действительно не изменилась. Она у нас до сих пор феодальная. И не только в полиции. Вассал и сюзерен. Я даю тебе «крышу», а ты мне — голоса. Такая система отношений власти с регионами гарантирует местным вассалам безопасность. Даже в случае, если им хочется кого-то убить».