«И как историк — тоже. Нельзя на историческом факультете научить понимать, как жили люди до тебя. Но только в сорок лет, уже воспитывая своих детей, пройдя ряд собственных жизненных горнил и компромиссов, я вдруг кое-что четко сообразил. Из абстракций эти люди вдруг превратились в живих».
«Последние четыре года у нас режим принесения жертв. К сожалению. И общество, безусловно, меняется. Поэтому я, как историк, вынужден измерять десятилетиями и более. Поэтому, если сравнить нас в 1991-м и в 2018-м, то я чувствую, что мы движемся в правильном направлении».
«Донбасс — это фантом, работавший на выборы и на представителей постсоветских индустриальных агломераций. Такие существуют в Украине, в России, в Белоруссии, в Латвии… То есть это своего рода анклавы, остатки советской прошлой жизни, которые сформировались в результате индустриализации. Экономически у них не было никаких перспектив…».
«На момент развала Союза хаос в головах советских граждан был настолько глобальным, что почти 90 процентов, и даже 57 процентов в Севастороле, проголосовали за независимость Украины. Это был поиск хоть какого-то спасения, когда все вокруг разваливалось. Но затем встал логичный вопрос: а какой вообще смысл в том, что мы все принадлежим независимой Украине?..»
«Потому что в следующем Майдане будут принимать участие люди с боевым опытом. Поэтому я желаю мудрости той части политической элиты, которая еще способна ориентироваться в том, что происходит в обществе. Дабы не взрастить монстра…».
«Когда начиналась Украина, существовала иллюзия, что нация — это такое кровное сообщество, запрограммированное на то, чтобы выживать и существовать. Однако оказалось, что формулировали идеологию и конструировали украинскую нацию россиянин Дмитрий Донцов — идеолог украинского национализма, а также поляк, римо-католик Вячеслав Липинский…»
«Кто это может быть? Тот, кто не покушается на твою территорию и свободу. Россия покушается. А ЕС, НАТО, Штаты не собираются нас захватывать и делить. По-моему, предельно ясно, кто союзник».
«Чтобы ощутить, что они не одни, что за ними есть еще кто-то… Решили опереться на украинское освободительное движение: с Петлюрой, Центральной радой и гетманом Скоропадским. Но это было слишком давно…».
«В остальном Майдан — украинское специфическое явление, которое не было революцией в буквальном смысле. Когда происходит изменение экономической или политической модели государства».
«Московское православие видит иерархию и властную вертикаль. Патриарх, митрополиты, архиепископы, епископы, архиереи, батюшки… Все это сильно напоминает дивизию советской армии. В Киевском патриархате был такой же расклад…».
«Сегодня украинские историки и обществоведы намного лучше понимают, как развивалась история, чем, к примеру, наши российские коллеги. Потому что мы были на майданах. И мы теперь знаем, что было в 1917 году. А они не знают. По той причине, что после 1993 года ничего глобального и кризисного в российском обществе не происходило».
«Государство когда-то должно было взять в этом участие. Ради собственной безопасности. Позиция Московского патриархата по отношению к ситуации в Украине, к войне с Россией, требовала решительных действий. Но громить и сажать не сильно подходящий метод. Поэтому создание собственной поместной церкви - это достаточно граммотный перевод конфликта в более мирное русло».
«Дело в многолетней банальной эксплуатации олигархами экономики региона и рабочих. При отсутствии модернизации, достойных зарплат, а значит, и развития. Кстати то, что Украина достаточно быстро научилась жить на самом деле без дотационного Донбасса, тому подтверждение».
«И я могу здесь искренне сказать, что финал планировался более года назад. Но сложилось так, как сложилось. Вопрос в том, поможет ли это совпадение во времени избирательной кампании президента Порошенко или, наоборот, навредит. Здесь крайне важно чувство меры. С обеих сторон».
«До 2014 года нас действительно никто не воспринимал всерьез. Конфликтное, непонятное, коррупционное государство, которое «не состоялось». Однако когда Россия начала «быковать на районе» (а район у нас — целое полушарие), все вдруг вынуждены были признать, что держащая удар Украина — важный геополитический фактор».
«Основная проблема России в том, что за всю ее историю не было такого протяженного участка во времени, который хотя бы одному поколению позволил бы вырасти без царя, генсека или Путина. Для России это большая беда, тормозящая развитие ее потенциала…».
«..благодаря нахлынувшим на семью воспоминаниям я вдруг узнал, что была Украина, был Петлюра, была Украинская революция, украинская автокефальная церковь… Я очутился на передовой какого-то неведомого фронта, формировавшегося со времен, когда украинцы еще только начали хотеть своей независимости…»
«Проблема незавершенности Украинских революций в том, что одна команда политического класса сменяет другую. Но при этом невозможно сменить элементы экономической и политической системы, которые тормозят развитие Украины. Так как все вышли из одной коррупционной школы».
«Я думаю, что вряд ли. Церковь — это структура, которая в хорошем смысле консервативна. То есть она не может гнаться за какими бы то ни было текущими вещами. И если мы видим в Донбассе иконы с Моторолой, то это совсем не означает, что в украинской поместной церкви сию минуту должны появиться иконы с мучениками Небесной сотни. Они, безусловно, того достойны, но…»
«Как только Путин выведет оттуда свои войска, проблема деоккупации будет решена за неделю. Сепаратистские структуры оперативно скроются в России, а украинская армия сможет заехать туда на велосипедах»
«И вот вроде бы мы все граждане одной страны, но часть разговаривает по-украински, часть — по-русски, часть переходит с «мови» на «язык» ситуативно, часть — довольствуется суржиком. Я сам — русскоязычный, как и вся моя семья на протяжении уже полувека. Хотя ее представители сидели в тюрьмах за украинский буржуазный национализм».
«Эта давняя дилемма украинцев, которую Вячеслав Липинский сформулировал как «призыв варягов» или «организация хлеборобов». Дело в том, что для «организации хлеборобов», то есть, консолидации Украины до такого положения, чтобы нас просили присоединиться, а не наоборот, еще лет 25 нужно…».
«Понятно, что большой глобальный мир - это мир двойных стандартов. Есть декларации и есть - поступки. Мы обречены ощущать на себе результаты такого подхода. Однако движение от плохих стандартов зависит только от нас. От того насколько мы сами себя развиваем и уважаем. И исключаем двойные стандарты у себя. Чем эффективнее государство, тем быстрее оно движется от объекта к субъекту».
«У меня есть дочь пятнадцати лет, и сын, которому шесть. И он, наверное, когда подрастет, пойдет в армию. И я хотел бы, чтобы в него никто не стрелял. И чтобы с дочкой все было хорошо. Поэтому у меня приоритет очень мирской. Чтобы детям хорошо жилось на земле, которая мне досталась от моих предков».
«…Москва—Вашингтон. Я не буду этого отрицать. Но, безусловно, мы сами можем изменить свою судьбу, и мы это доказали, выпрыгнув из сферы влияния России, куда нас, по сути, давно и безнадежно слил тот же Запад».
«Я, как и большинство украинцев, обращаюсь к церковным делам, когда надо крестить ребенка, похоронить кого-то из близких, поставить свечку за здравие. Условно я верю в Бога, поскольку я к нему время от времени обращаюсь. Да, мне хочется, чтобы была какая-то вечная истина, к которой можно апеллировать. То есть сказать: «Пусть тебя Бог бережет…»
«С момента формирования украинской партийно-политической системы в начале 1990-х годов украинский политикум пользуется плодами «Сухаревской конвенции» небезызвестного Шуры Балаганова, согласно которой мошенники успешно поделили территорию страны на части, и каждый возделывал свою электоральную ниву».
«Исходя из моего происхождения, образования и рода занятий, на мне лежит большая общественная ответственность. Мне было бы очень грустно, если бы мы с коллегами за последние четыре года не проехали 32 города Украины и не услышали людей, которые вдохновляют…».
«Я думаю, что целую кучу претензий можно предъявить не только Московскому патриархату. Потому что православная церковь любого оттенка и принадлежности все меньше является каким-то моральным авторитетом. Поэтому очень много светских людей, которые хотели бы уважать церковь, ждут ее очищения».
«Всегда уважал в людях способность понять тех, кто думает не так, как ты. Когда ты приезжаешь, к примеру, очень далеко от Киева. Да, ты кандидат историчеких наук. Да, ты прочитал лекцию. И вдруг тебе человек задает некорректный вопрос. Я должен ответить на любой такой вопрос. Уважая каждого человека, который пришел, выслушал, а потом будет своим голосом решать судьбу страны на выборах».
«До этого все было размыто. Свои это те, кто за свободу украинского народа. Те, кто пошли на фронт защищать Украину... А дальше хотелось бы тех, кто преобразует Украину на что-то лучшее. Но в этом Майдан не дал новых людей и новых лидеров».
Комментировать 
