«В то время нельзя было просто сходить в магазин и купить, например, Библию или Евангелие. Но некоторые научные журналы печатали отрывки. И вот один такой отрывок я еще в школе случайно прочитал в журнале «Техника молодежи». Потом еще и еще. В какой-то момент вдруг понял: то, что физика описывает как загадку Вселенной, имеет отгадку в бытии Бога».
«Я не считаю, что все обязательно предопределено родителями и воспитанием. Есть фундаментальные вещи, заложенные в душе каждого человека. В этом смысле нельзя говорить о детерминизме по отношению к человеческой личности. Если бы человек определялся только средой, он не был бы способен ее менять».
«Церковь для меня — это среда, где божественное соприкасается с человеческим. Где Бог входит в человеческую культуру и выражает себя через инструменты человеческих коммуникаций. Через науку в том числе. Мое основное занятие — наука. Я историк. Для меня вообще было бы как-то не очень правильно заниматься религией как профессией. Религия больше чем профессия».
«Чем ближе человек подходит к Богу, тем дальше Бог оказывается от него. Вот тебе кажется, что стоит еще немного постараться, напрячь весь свой интеллект, стать сверхчеловеком — и ответы у тебя в кармане. Но это иллюзия…»
«В одну комнату заходит человек и видит, что вокруг стола с едой сидят люди. Но их руки не сгибаются в локтях. Они берут еду и пытаются поднести ее ко рту, чтобы съесть. Но не могут. Люди мучаются, они голодные и несчастные… «Так выглядит ад», — пояснили человеку. Потом он зашел в другую комнату…»
«…грех и наказание в интерпретации новичка без опыта веры — это черно-белое изображение. На более продвинутом этапе восприятие может меняться. Совершенные монахи вместо того, чтобы интерпретировать наказание как гнев Божий, говорят о любви Бога, которую человек по своей неосознанности воспринимает как гнев».
«И здесь я говорю не об избитой установке некоторых церквей, что, мол, если ты придешь к Богу, у тебя сразу появятся деньги, здоровье, успех и карьера. Отнюдь. Я как раз о том, что человек может продолжать оставаться один на один со своей трагедией, но для него это уже не трагедия. А источник его развития, если хотите. Место его силы, нравственного и духовного роста».
«При двух «но». Этот процесс не должен приводить к нарциссизму и гордыне. Христианству (природа которого в коммуникации) ближе идея солидарности и взаимопомощи, нежели какое-то изолированное и самодостаточное самосовершенствование…».
«…Хоть у меня и нет семьи. Иногда даже присутствует некоторая интоксикация от общения. У меня глобальная аудитория и такой же круг общения. Имел счастье быть знакомым со многими деятелями мировой культуры, интеллектуальной жизни... Пришел к выводу, что иногда самый простой человек может быть намного интереснее знаменитости».
«Каждый шаг человека, совершенный в результате свободного выбора, предопределяет результат. Да, речь о причинах и следствии. То есть, с одной стороны, — Бог, который ведет и призывает тебя, с другой, — ты сам, откликаешься на эти призывы или игнорируешь».
«Я, к примеру, могу испытать соблазн дать или взять взятку. Если я не устоял и совершил этот поступок, то я стал менее свободным человеком. Если смог противостоять. — стал более свободным. Так же и в личной жизни. Совершаю грех — теряю часть своей свободы. Если я всегда поступаю по совести, — становлюсь совершенно свободным человеком. Если злоупотребляю, — и до тюрьмы недалеко. Реальной или психологической, это у кого как сложится…».
«Поэтому мы также должны давать шанс людям. Мы не должны ни перед кем закрывать двери и отбирать шанс для изменения. Именно поэтому церковь против смертной казни. Как бы жестко система не обходилась с теми, кто попал в исправительное учреждение, у них все равно остается шанс начать новую жизнь. И это по-христиански».
«Потому что мы можем бороться за правду так, что камня на камне не останется. Но правда, сказанная без любви, есть ложь. Иногда реальной целью правдорубов является банальное желание расправиться с человеком».
«... не должны принимать его грех. Вот эта разница между грехом и грешником, является ключом к вопросу о толерантности. Очевидно, мы должны давать какие-то моральные оценки явлений, что происходит в обществе. Но не забывать при этом, что человек как таковой - образ и подобие Божие ...».
«…которую нам нанесла война. И это травма жертвы, не агрессора. С последней еще предстоит разбираться и справляться России. Нам же еще долго жить со своей. Но уже сейчас я бы представил процесс, разворачивающийся в Украине, с помощью двух категорий — нации и общества».
«Если бы ценности, объединившие Майдан, носили исключительно националистические черты, Майдан никогда не стал бы тем, чем он стал. Очень важно, на мой взгляд, развивать этот импульс движения в сторону гражданского общества. Сохраняя национальную идентичность, но не замыкаясь в ней».
«Я очень хотел бы, чтобы церковь сберегла импульс, полученный на Майдане. Чтобы она избрала путь диалога с гражданским обществом, путь принятия другой точки зрения. Это не должна быть церковь с монолитной национальной идентичностью, с исключительно национальной программой».
«Особенно православных. Помимо Киевского патриархата, Греко-католической церкви и всего Всеукраинского совета религиозных организаций, Майдан поддержали очень многие и в Московском патриархате. Однако с началом войны это сближение развернулось вспять».
«Ее никто отсюда не гнал. Для того чтобы остаться, ей необходимо было соблюсти всего лишь одно условие: признать и принять новую реальность Украины. И тогда для нее было бы место в Украине. Не номинальное — это всегда останется. А реальное. Но на уровне смыслов, которые продуцирует эта церковь, она уже стала для очень многих людей чужой. И в этом основная ее драма».
«Признал реальность агрессии и человеческих страданий. И в ответ на это решил вмешаться в украинскую ситуацию, всячески способствовал формированию признанной автокефальной церкви Украины. И через факт признания реальности стал востребован в Украине».
«…не принимать во внимание существующую реальность, идти в фарватере российской политики по отношению к Украине. Что предполагало отказать Украине в праве существовать как государству. Отказать украинцам в праве существовать как народ и защищать себя от агрессии. Более того, он не просто не признал агрессию России, но ей способствовал. И это его сознательная ошибка».
«И, собственно говоря, то, что я делаю, что говорю сейчас, во многом является следствием того, чему он меня учил. Как бы это парадоксально ни звучало. И здесь никаких эмоций и сантиментов у меня нет. Я уважаю его выбор. Но не принимаю его. Почему, собственно, и ушел с тех позиций, которые я имел в русской церкви».
«Сделать свой выбор в пользу государства, которое действительно приложило немало усилий для получения Томоса. Или же — в пользу общества, которое дало изначальный толчок автокефалии. Первые сигналы, которые мы получаем, — тревожные… пока выбор делается в пользу государства. И этого нужно избежать любым способом».
«Самым большим компонентом поместной церкви является Киевский патриархат, у которого были свои традиции. И они были привнесены в эту структуру патриархом Филаретом. В том числе из его советского прошлого. Я хочу пожелать, чтобы их стало как можно меньше. Потому как сценарий, по которому была создана эта церковь, наверное, не является оптимальным. Есть много вопросов. К процедуре голосования в том числе».
«Если объединенная церковь сделает свой выбор в пользу государства, то мы будем строить, по сути, русскую церковь, только с украинским знаком. Украинская церковь должна быть в диалоге с государством. Но еще больше она должна быть в диалоге с украинским обществом. Не участвовать в политических кампаниях — предвыборных, президентских, парламентских…».
«Другой вопрос, что сама новая украинская церковь уже столкнулась с соблазном поучаствовать в политических кампаниях. В том числе в пользу нынешнего президента. Уже есть очевидные сигналы, которые позволяют предположить, что это участие будет заметным».
«Но нужно различать природу церкви (ее основу) и ее административные структуры. То, что внутри церкви создает человек, априори несовершенно. Оно рано или поздно ломается. Для того чтобы починить поломку, ее нужно обнаружить. А значит, возможна критика административных структур и определенных аспектов церковной жизни».
Комментировать 
