Анна Мокроусова

Аня в тот день стала для меня — Первой. Не только в морозной студии, которую нам пришлось оперативно проветривать после покраски.  Но и Первой почти землячкой (она – из Луганска, я – из Макеевки), которая заявила, что готова ехать домой восстанавливать родной город. Как только появится такая возможность. До этого с кем бы из земляков я не говорила, кого бы не читала, позитивной реакции на реплики некоторых политиков о том, что «они должны вернуться и сделать то, что допустили» — не было ни одной.

Однако у Ани – это был никакой не ответ на чьи-то реплики. Все, что она говорит, – идет из души. Она так чувствует. Она так видит. Поэтому она видит – возвращение, но не чувствует – долга.

Анна Мокроусова Первая знакомая мне – не переселенка, но – Украинка, которая так откровенно и искренне объясняет и свои чувства, и природу их возникновения: «Когда был Майдан, —не было Луганска и Донецка, была – Украина. А теперь мы постоянно что-то должны. Мы должны говорить на украинском языке. Мы должны в совершенстве знать историю. Мы должны отвечать за то, что Россия захватила наши города. Мы должны, должны, должны…Нас нужно интегрировать, спасать, обвинять… что угодно. Но главное — нас отделяют от Украины. И это страшно. Потому что мы-то чувствуем, что мы Украина. И нам это важно. И мы не понимаем, почему мы постоянно должны это доказывать… Сотни гражданских заложников попадают в плен… а люди там продолжают вывешивать украинские флаги… Неужели это ничего не значит?…»

«Я не могу сказать, что это задевает чувство моего человеческого достоинства, — продолжает правозащитница. – Но это меня обижает. Понимаете… это тяжело, когда у тебя забирают дом…мы, правда, старались… я помню, что я старалась. Мне было страшно смотреть на людей с автоматами, и я понимала, что я делаю выбор —их не бояться. Но я не смогла на тот момент отстоять город…может быть, если бы я к этому готовилась…но мы были мирными гражданами…но тот же «Айдар»,  который, по сути, остановил наступление… да, там было много людей из других регионов Украины, но основная масса – местные… но у двух маленьких областей просто не хватило сил воевать с большой страной…».

Аня – Первая, кто начал масштабно и системно заниматься гражданскими заложниками. Такое впечатление, что ее «Блакитний птах» — это продолжение заботы о своих земляках. Ее личный вклад в то, чтобы они возвращались из плена в Украину – домой. Несмотря ни на что. Ни на первые софиты камер, слепящих людей, успевших привыкнуть к темноте подвала. Ни на навязчивые вопросы журналистов о пытках и просьбы «рассказать об этом подробнее». Ни на следующую за этим – тишину. Когда человек из освобожденного героя превращается в обычного переселенца. Без вещей. Без жилья. Без надежды.

Она искренне не понимает, почему за пять лет так и не принят закон о гражданских заложниках. Она чувствует фальшь политиков, торгующих темой, также остро, как ощущает состояние пожилой  матери заложника,  не евшей неделю в ожидании чуда освобождения сына. Она просит «людей почаще поднимать голову и смотреть по сторонам, чтобы не пропустить момент, когда кому-то рядом очень плохо…».

«До войны я жила в свое удовольствие, — вспоминает Аня. — Я считала, что никому ничего не должна. Я была потребителем, который берет некие общественные блага, ничего не отдавая взамен. События на Майдане подтолкнули меня к ощущению принадлежности к своей земле и необходимости взять на себя ответственность за происходящее у меня дома. Сейчас вся моя жизньо том, как моей стране больно…

Знаете…у меня появились отношения со своей землей. Иногда мне кажется, что я ощущаю страну, как любимого человека. Скоторым у тебя есть контакт и ты чувствуешь все его переживания, его боль … Как говорится, человек вышел из глины … Так и я сейчас  чувствую, что вышла из этой земли … Я ее часть … »

Первый раз мне так остро хочется — тишины. Чтобы все услышали этого Человека.

Инна Ведерникова