«Знаете, я так часто об этом рассказывала, что в какой-то момент заметила: все мои слова — одинаковые. И мысли. А главное — вопросы, которые задают. Поэтому я уже привыкла говорить об этом как-то свободно, особо не углубляясь в свое подсознание и душу».
«У нас в семье достаточно напряженные отношения. Они не знали о моем решении. Я позвонила, когда уже была там. Родители меня поддержали. Но когда начались кровавые события, они меня уже не отпускали».
«Когда начался Майдан, что-то во мне проснулось. Заболело. Возмутилось. Я вдруг начала думать о том, почему меня, молодую девушку, отправили работать в глухое село. Как в рабство. В полностью разбитый медпункт, где не было ни газа, ни воды, вообще ничего для организации нормальной помощи больным».
«Я же из Западной Украины, из небольшого городка. Родители всегда указывали на то, что я должна делать и говорить, чтобы люди ничего плохого не подумали. Я всегда очень негативно относилась к этим установкам и делала наоборот. Так проявляла протест. А сейчас я научилась не реагировать на такие вещи. И продолжаю учиться быть собой».
«На Майдане давно были мои друзья. Так что круг общения был сформирован. Мы называли нашу компанию «бочка». Тогда были бочки, возле которых все грелись.Это такое необыкновенное место в моей душе, особенное воспоминание о Майдане. Но многие ребята сразу после Майдана поехали в АТО. И погибли. После этого отношения напряженные. Это трудно объяснить».
«Каждый занимался своим делом. Кто-то был волонтером, кто-то готовил еду. Я была медиком-волонтером. Ребята в основном были в «сотнях». А вечером собирались, разговаривали… Мы переживали необыкновенный подъем патриотизма. Я открывала в себе такие вещи, о которых раньше и не догадывалась. Я вдруг поняла, как люблю Украину».
«Когда начались события на Грушевского, я уже была активным волонтером. Работала медсестрой в мобильной бригаде с врачом. Меня разбудили в Октябрьском дворце и сказали, что умер Нигоян. Тогда в первый раз стало страшно, тревожно, неприятно. Мирный Майдан превращался во что-то другое».
«И я ни капли не сомневалась, что мне надо ехать. Что я должна быть там. Был только один момент, когда я засомневалась в своем решении. 20 февраля, когда уже начались расстрелы. У меня промелькнула мысль, что со мной может тоже что-то случиться. Стало тревожно на душе. Но потом я все эти эмоции в себе закрыла».
«20 февраля мы все проснулись рано. Хотя легли где-то около четырех. Мои все собирались, разговаривали… А я отошла в сторону. Почему-то хотелось побыть одной. Потом пошла в Михайловский собор за медикаментами и спустилась вниз. Возле Лядских ворот увидела знакомых ребят. Они были очень измотаны после ночи. Я остановилась. Собственно, в этот момент и произошел выстрел».
«Когда случился этот выстрел, мне показалось, что мне конец. В моем представлении вообще отсутствовал какой-то другой исход, кроме смерти. Может, потому что я — медик. И видя, сколько крови теряю, я понимала, что при таких ранениях не выживают. И то, что я написала, было мое ощущение…»
«Я верующий человек. И до травмы, и сейчас. Потому что мне очень повезло, что я выжила. И в этом сыграли роль много факторов. Вот если бы хоть один элемент из этой цепочки выпал, произошло бы самое худшее…Была зацеплена ветка сонной артерии, и важны были секунды. Пуля прошла навылет в сантиметре от самой артерии».
«Я не думала, что будет война на Востоке. И от этого очень больно. Но все-таки у многих людей проснулись чувства по отношению к Украине. Наверное, в этом смысл. Однако все реформы идут как-то очень медленно. Молодежь уезжает из страны, потому что плохо с работой, низкие зарплаты, на которые просто нельзя важить».
«Очень много погибших из Западной Украины. Но многие ездят туда до сих пор. По разным причинам. У меня есть один знакомый, который все эти годы ездит на Восток. У него маленький сын, и скоро будет еще ребенок. Но он уже не может остановиться. Это уже на психологическом уровне. Возможно, не знают, чем там заняться и в чем себя реализовать…».
«Вижу себя высококлассным специалистом, врачом. У меня будет счастливая семья. У меня была возможность остаться за границей. Мне там предлагали и реабилитацию, и обучение в нескольких странах. Я сознательно осталась здесь. Это было мое ответственное решение».
«Они мне очень много писали, благодарили, приходили в больницу. И я не впала в депрессию, не замкнулась… Много моих знакомых, которые тоже пострадали на Майдане или на войне, так и не вышли из депрессии. Им постоянно снятся кошмары, они продолжают жить прошлым…».
«Я должна быть счастлива сама с собой. И мне для этого никто не нужен. Я так сегодня чувствую…»
«Я как-то успокоилась. Я уже не такая, как тогда. И здоровье у меня не такое. Просто та травма меня сильно приземлила. Я после этого очень быстро повзрослела. И сейчас не лезу под пули, как тогда. Тот запал уже пропал. И на этом своем жизненном этапе уже по-другому бы помогала…»
Комментировать 
