«Это — мой девиз… Это был 2003 год. Период стабилизировавшегося кучмизма и ощущения, что это — уже все, всерьез и очень надолго. Я тогда писала статью для научного сборника о демократии. И, знаете, очень грустная получилась статья. Но в конце я неожиданно для себя самой добавила эту фразу… А вскоре настал 2004 год, Оранжевая революция…».
«С точки зрения социологии у нас вообще очень интересная страна. Собственные перспективы люди оценивают лучше, чем страны. Когда мы спрашиваем: изменится ли ваша жизнь к лучшему в следующем году, большинство уверены, что да. А если мы задаем тот же вопрос, но в отношении страны, достаточно много считающих, что ситуация в стране изменится к худшему».
«В 2013-м, казалось бы, ничего такого негативного в общественном сознании не происходило. Все стабильненько, понемногу растет уровень жизни, выбрались из экономического кризиса 2008–2009 гг. Но в мониторинге на вопрос «Какие чувства вы испытываете, когда думаете о будущем Украины?» ответ «надежда» — на самом низком уровне за все время опросов. Оптимизм — тоже».
«А раньше не прощала даже каких-то мелочей. Это очень мешало в отношениях. В том числе и с мужчинами. Я хотела видеть рядом идеал. Чего не бывает. Уже сейчас поняла, что мужчинам рядом со мной было некомфортно. Приходилось постоянно соответствовать поставленной мною планке. И это неправильно. Возможно, в этом урок».
«Никогда нельзя идти против своих убеждений. Меня всегда удивляет, когда люди огульно говорят: «Все берут, социологи берут…» Я тогда спрашиваю: «А за сколько вы бы продали своих детей?». Обижаются… Люди почему-то считают, что детей продавать нельзя, а вот себя — запросто. А что такое человек, как не его ценности, убеждения, самоуважение, в конце концов?»
«Развивая ваш образ, скажу, что я медсестра, обладающая патологическим оптимизмом. Чтобы ни происходило со мной, с другим человеком, с палатой в целом, я всегда уверена, что можно что-нибудь сделать. Главное — правильно определиться с тем, что именно. У меня в голове может быть сразу несколько планов…»
«У каждого из нас — оно свое. У одних — это семья. В человеческом измерении. А в пространственном — квартира. Ее убирают, украшают, обставляют… Квартира как искусство. А что в подъезде? Это уж, увольте, — не мое... поэтому прогресса в плане развития гражданского общества вряд ли стоит ожидать».
«На примере Одессы мы видим, как формируются своего рода феоды, где происходит слияние финансовых групп, власти, правоохранительных органов и криминала. Круг замыкается. В цивилизованном обществе таким процессам противостоит правоохранительная система. Но если она сама — часть этого опасного образования, то никто, кроме активистов, сопротивляться спруту не может. И это страшно...».
«Экономическую модель нашему олигархату сменить все-таки придется. На чем они выезжали? Во-первых, дешевый газ. Энергоемкость нашего производства сегодня в три раза больше, чем в той же Польше. Во-вторых — действительно дешевая рабочая сила. Но теперь ситуация изменилась. Дешевого газа больше нет. Как, впрочем, уедет в Европу и дешевая рабочая сила…».
«Меня на самом деле никто не воспитывал. Отец был военный, и я жила с любящей меня бабушкой, которая мне ничего не запрещала. «Все, что деточка делает, — это хорошо и правильно». Вот мое воспитание. Вызывать в школу ее было абсолютно бесперспективно. Я все решала сама. Балет, театр, спорт, каток, компании, сигареты…».
«Украинцы, безусловно, материалисты. В силе остается тенденция: чем беднее общество, тем оно более материалистично. 40% украинцев готовы уступить часть своих прав и свобод в обмен на повышение благосостояния. Хотя замечу, столько же, 40%, — не согласны!».
«Чтобы готовность к протесту вылилась в реальный протест, необходимы три фактора. Во-первых, какой-то толчок, шаг со стороны власти, который сразу возмутит большое количество людей. Во-вторых — наличие политиков, которым доверяют. В-третьих, люди должны понимать, что будет в результате».
«Феномен Зеленского — это как раз история с сублимацией накопленного разочарования и негативной энергии по отношению к власти и политическим элитам. Но существенное отличие от ситуации после Оранжевой революции в том, что гражданское общество не демобилизовалось, а, наоборот, напряглось».
«Я в детстве — это одно. Мы жили в Киеве на Соломенке, тогда это был сплошной частный сектор, фактически село рядом с городом… Помню, как мы с подружкой уже в старших классах договорились платить друг другу по 10 копеек за каждый мат, чтобы отучиться материться. Я в университете — совсем не я соломенская…».
«Но, то, что ценность свободы и справедливости не уравновешиваются уважением к закону, свидетельствует об определенном анархизме, свойственном нашим людям. В этом, собственно, наше ключевое отличие от России. Россияне склонны к монархии, украинцы — к анархии. Что, согласитесь, тоже не очень хорошо».
«Я росла атеисткой. Очень внимательно изучала научный атеизм, и сейчас могу вам рассказать обо всех противоречиях, которые есть в священных книгах. Это писали люди, что очевидно. Я верю в какую-то высшую силу. Конечно, это не тот Бог с бородой. Но я верю, что Иисус Христос был, и эта история правдива».
«И в Оранжевой, и в Революции достоинства участвовало меньшинство — 15% украинцев. Движущая сила общества всегда в меньшинстве. Но чтобы от подобных толчков был эффект и движение нарастало, большинство должно поддерживать усилия меньшинства. Революцию достоинства, по нашим опросам, поддерживали 50% населения (40% не поддерживали)».
«Правда, были роли, которые мне удавались. Звонкая пионерка, ведущая спектакля, — собственно, играть себя. Когда мне уже нужно было определяться с выбором, руководитель студии многозначительно сказал: «Вам, безусловно, нужно поступать в театральный… на театроведческое отделение». Горю моему не было конца, и я пошла в философы...»
«У нас было исследование по коррупции в вузах. Из тех, кто давал взятки, только 15% ответили, что их у них требовали. 60% уточнили, что «легче дать, чем выучить». Вот так прямо взяли и выбрали эту опцию в опроснике. То есть здесь мы имеем дело с некоей инициативной коррупцией».
«Я проходила недавно интересный тренинг, где определяли тип людей по цветам. Есть люди «красные» — лидеры во всем, «синие» — логичные и структурированные, «желтые» — ориентированные на социум, и «зеленые» — люди, стремящиеся к комфорту. Мы — разные».
«Знаете, как в Швеции начинается утро в детском саду? Дети обсуждают с воспитателем, чем будут заниматься на протяжении дня…у детей с самого раннего детства закладывается понимание того, что они самостоятельно и заранее должны определить, как проживут этот день. Ребенок может принести это в свою семью, даже если в ней нет подобных традиций. Понимаете?»
«И это, я считаю, позитивная черта для социолога. Невозможно себе представить социолога, к примеру, в наушниках уткнувшегося в метро в смартфон. Этот человек — априори не из нашей касты. Я наблюдаю за жизнью. Я ее слушаю. Улавливаю не только в анкетах, но и на улицах. Из лиц, фраз, проходящих людей… Все это — моя работа».
«Определенным индикатором отношения общества к этим процессам является показатель отношения к разрешению свободной продажи оружия. 80% украинцев — против. То есть люди этого боятся. В то же время мы ставили вопрос о возможности самосуда. Стабильные 10%, оправдывающих самосуд, в Украине есть. И это достаточно много…».
«Значительно увеличился процент людей, готовых давать деньги на различные общественные нужды. Стабильно около 40% украинцев занимаются подобной благотворительностью, а раньше, до Революции достоинства, было около 25%. Но, знаете, это все-таки эдакий новый патерналізм».
«В старых европейских демократиях количество тех, кто так или иначе задействован в гражданских делах, достигает 25–30%. В новых демократиях, таких как Польша, — около 10–15%. В Украине — 5–6%. Хотя мы надеялись, что после Революции достоинства ситуация изменится. Увы…»
Комментировать 
