Не могу избавиться от ощущения, что каждый из тех, кто был на Майдане в те дни, был один. Точнее: один на один с собственным жизненным выбором. Медик Ирина Солошенко, мама двух девочек, одна шла 20 февраля вверх по Институтской… поскользнулась в луже крови… смотрела на разбросанные ботинки, пробитые каски и щиты… В любой момент она могла свернуть в переулок. Но осталась.
На самом деле среди множества людей, групп и реальностей, присутствовавших на Майдане и впоследствии проявивших себя по-разному, именно реальность таких людей, как Ира, персонифицирует настоящий протест. И выбор. То, о чем мы все говорим, уже почти на автомате произнося слова «Революция Достоинства».
При этом реальность Солошенко, Закревской, Литвиновой, Матвийчук, Жуковской, Голоднюка et cetera не имеет ничего общего с какими-либо другими историями и провокациями, в которых до сих пор (ввиду отсутствия всестороннего расследования) обвиняют Майдан.
Эти перемешавшиеся сценарии абсолютно разных людей, с такими же разными целями и мотивациями, нам еще только предстоит четко разделить. В сознании. В памяти. В истории. Был на Майдане — не был. Выносил раненых — не выносил. Раздавал бронежилеты — не раздавал. Ушел перед зачисткой — не ушел. Убивал — не убивал. И неважно, с какой стороны. Важна — правда.
Сегодня в ленте у Юрия Бутусова мне попалась на глаза фотография выложенной цветами дороги на Институтской. «Дорога в вечность», — подписал автор поста. «А для кого-то это всего лишь дорога во власть…» — прокомментировал кто-то.
Часть людей действительно попали в вечность. Кто-то — на Майдане, кто-то позже — на фронте. Став не только жертвами, но и символом. А часть, да, прошли по этой дороге во власть. И теперь не только Бог им судья. По крайней мере, хотелось бы в это верить.
Но в живых и не во власти остались и те, кто когда-то вместе с погибшими сделали свой искренний выбор. Те, кто как Ира Солошенко бесстрашно шли вверх по Институтской. И за меня. И за вас. И за нашу, уж извините за пафос, общую Родину.
Дело в том, что они и сейчас в пути. А ирония и спасение в том, что каждый из нас может к ним присоединиться. На своем месте. В своем городе. В своем рабочем кабинете.
И вот в этой точке уже не важно, был или не был ты Майдане тогда. Важно — где и с кем ты сейчас. Случился ли с тобой твой личный Майдан? Пусть, возможно, и не совпавший физически с конкретным днем в истории и точкой на карте.
Наш разговор с Ирой был и об этом. Весь мой февраль был об этом.
Инна Ведерникова
Печатную версию интервью читайте здесь: читать >>>
Комментировать «Как — я не знаю, но часто думаю о мотивации, предшествующей тем или иным поступкам. Объяснить свою подлость или продажность на самом деле можно всегда. Усталостью, потребностью, необходимостью. В нас постоянно идет борьба. Выбор всегда за нами».
Комментировать «Я действительно жила абсолютно обычной жизнью. Воспитывала младшего ребенка, занималась своими делами и, да, вела в ЖЖ модную страничку. Когда начался Евромайдан, я проигнорировала это событие. Я уже принимала участие в одной революции — в 2004 году, но…».
Комментировать «Ну, если я за что-то боролась в своей жизни, то редко отступала. Почему-то запомнила, как однажды в советском пансионате ела слипшуюся комком кашу «Артек», и папа у меня спросил, зачем я это делаю. «Воспитываю характер», — ответила я. Я дочитывала до последней страницы даже самую неинтересную книгу, если уж начала…».
Комментировать «В медпункте в Доме профсоюзов я дежурила 22-го и 24 января. Потом раненых уже не было, и я чисто случайно зашла в Украинский дом. Занесла туда книжки, там собирали библиотеку. На втором этаже в тот день разворачивали травмпункт, где оказался мой знакомый. Я осталась…».
Комментировать «18 февраля был холодный, но солнечный день. Я помню, что надела голубые джинсы, светлое пальто и каблуки. Я еще тогда подумала, что если мне захотелось так не по-боевому одеться, значит, все будет хорошо. Людей вокруг было очень мало. Я пошла в Украинский дом. Потом обратила внимание, что там, наверху, на Грушевского, все черное от «Беркута». Стало страшно на какой-то момент…».
Комментировать «19-го утром я снова отвела дочку в школу и пошла на Майдан. Возле Главпочтамта была старая остановка, там сидели двое ребят медиков. Они были очень измотаны. Я их сменила, и целый день дежурила на этой остановке. Ожоги, легкие ранения, давление, температура…».
Комментировать «20 февраля…Я добежала по длинному коридору «Жовтневого» до места, где репетировала в детстве танцевальные этюды. Там на тот момент был медпункт. Был едкий запах аммиака. На полу лежало трое раненых. Я подбежала к одному, а мне кричат: «Уже не надо». Ко второму… не надо… третий еще шевелился. Доктор поставил ему капельницу и сказал мне и еще какому-то парню вынести раненого. Мы понесли…».
Комментировать «Если честно, я ни разу не слушала выступления с трибуны, я никогда не стояла на площади с фонариками… Я приходила на Майдан исключительно для того, чтобы лечить людей и помогать…».
Комментировать «…со множеством автономно работающих органов. Выполняющих свои задачи в рамках этого организма. Может, кто-то даже и не понимал, что делает другое подразделение. Но это работало. Потому что было какое-то необъяснимое ощущение света, единения. И это не передать никакими словами. Но на этом все и держалось».
Комментировать «…и сказала, что если ты за ней не присмотришь, мне придется просить соседей. Это был тяжелый разговор. И я прекрасно понимала и понимаю ее справедливые укоры в мой адрес. Но после того, что я там видела, после этих смертей, я уже не могла все это бросить…. На самом деле это ненормальные поступки. Я, наверное, не хотела бы, чтобы кто-то так поступил со мной, если бы я была маленькая».
Комментировать «Я сама фотографировала все целые деревья и столбы с пулями, где спокойно можно просчитать траекторию. Стены гостиницы «Украина» фотографировала с теми же подтверждениями. Мне хотелось донести правду, и у меня даже взяло большое развернутое интервью одного российское издание, но…».
Комментировать «В январе 2014-го я разговаривала с крымским «Беркутом». Среди них, действительно, было очень много агрессивно настроенных... Потому что к ним относились как к собакам. Они спали в Кабмине на полу. У нас даже однажды завязался разговор о возможном участии России в этом внутреннем конфликте. Так один из них сказал, что «я первый пойду воевать». И потом, когда падал ДАП, я встретила там одного из таких...».
Комментировать «Как-то тихо пережила. Я уже не плакала. Я понимала, что как-то нужно самосохраниться. Это чувствовали все. И один наш медик, Толик, вдруг сказал: «Я знаю, что нам всем нужно». Он привез нас в Голосеевскую пустошь, там небольшое такое озеро, и ключи бьют холодные. Мы окунулись в эту ледяную воду……».
Комментировать «Как и к раненым, когда я уже была волонтером в госпитале в отделении реанимации. И к их женам. Когда ты знаешь, что ее мужа уже нет, а она сидела с ним трое суток, и ей надо поспать хотя бы ночь. И я не говорю. Я отправляю ее спать к детям, зная, что завтра им предстоит совсем другая жизнь…».
Комментировать «Помните обстрел Авдеевки в прошлом году, когда туда потянулись колоны волонтеров? А ведь уже не надо было. Через четыре часа МЧС развернуло там всю необходимую экстренную помощь. Электрогенераторы, подвоз воды… Государство зашевелилось. Мы же так долго этого ждали. И я приняла эту новую для себя реальность. С радостью…».
Комментировать «Вот власть пыталась активно маргинализировать Майдан. Со своей стабильной зарплатой я могла прекрасно стоять в сторонке и постить «луки». Чисто гипотетически. Теперь у меня есть меньше. В том числе и в профессиональном плане, но…»
Комментировать «…чем своими родными. Были такие случаи, когда я публиковала что-то подобное, и обнаруживался очень рьяный комментатор. Буквально через неделю он же писал мне в личку: «А помоги мне найти броник для брата». И так хотелось напомнить этот наш прошлый дискурс про «кому это надо, пусть сами разбираются». Но я воздерживалась».
Комментировать «Никогда не забуду Лесю Рымарь, вдову Игоря Рымаря, последнего раненого, которого вывозили из ДАП. «Человек без шеи»… Мы собирали средства на медикаменты. Их оказалось достаточно много. И вот, когда его не стало, Леся оставила только на похороны. Эти 223 тысячи гривен, для меня, наверное, были самыми ответственными деньгами в моей жизни».
Комментировать 
