«Однако, думая о происходящем, стараюсь ставить себе вопрос: не за что, а для чего наша семья это проходит? Мой сын для чего это переживает? Ответа у меня пока нет».
«На самом деле мое отношение к детям однажды изменила моя подруга. Я очень часто их критиковала. И она вдруг сказала: «А для меня мои дети — самые лучшие». И что-то со мной тогда произошло…».
«Он позвонил ночью и сказал, что россияне им поставили жесткое условие — определиться. Признаюсь, на тот момент мне было все равно, какую клятву и какому народу он даст. Лишь бы с ним ничего не случилось. Но сын сказал, что он уже принял присягу и второй раз это делать не будет».
«А нас касается. Я понимаю, что у нас мальчики. И что они оба военные. Но, знаете, я такая мама, что если сын скажет, что пойдет прыгать с парашютом, я не буду запрещать. Я буду прыгать вместе с ним».
«… Вероятно, если бы вернуться назад, я бы что-то изменила. Воспитывала бы детей, исходя уже из сегодняшнего опыта. Однако тогда они, наверное, не были бы такими, какими есть сей час».
«Это была уже преддипломная практика. Он проходил ее на катере «Бердянск», чтобы потом стать командиром его экипажа. На практике они постоянно выходили в море, поэтому ничего особенного в выходе 23 ноября тоже не было…».
«Муж зашел в Интернет и буквально сразу мы услышали названия катеров, среди которых был и «Бердянск», а значит и… Богдан. Я все время повторяла: «Почему никто не дает команду вернуться назад?..». Муж успокаивал. Потом он сказал, что уже дали команду, и они возвращаются. И буквально сразу же… их обстреляли».
«В первую неделю я все внутренне отрицала. Мне так было легче. Хотя умом понимала, что это реальность, что с ней нужно что-то делать… Сначала это были только новости, потом нам начали звонить руководители института, штаба ВМС…»
«Но в нашей ситуации я поняла еще и то, что чужого горя не бывает. И очень поразила поддержка именно крымских татар… Хотя я не могу сказать, что украинцы равнодушны. Нет… Поддерживали все. И если бы этой поддержки не было, то выдержать было бы очень трудно».
«Ребята не знали, что мы приедем. В тот день было очень много прессы. Мы стояли в углу возле зала суда. Сказали, что ведут ребят. Четверка, в которой был Богдан, шла первой. Он шел, опустив голову. Когда он поравнялся со мной, я его позвала… Он не ожидал».
«Во время последней поездки мы познакомились еще с Костей Котовым. В прошлый раз он стоял в одиночных пикетах. А в этот раз мы заехали в Лефортовское СИЗО, когда он передавал ребятам передачи. Потом все два дня Костя был с нами. Я у него спросила: «Вы работаете где-то?» «Да, работаю. Но я взял отпуск за свой счет. Кому-то же нужно это делать…».
«Суды в этот раз прошли намного быстрее. Уже были переводчики. И еще мне показалось, что и сами судебные приставы, и работники ФСБ, которые сопровождали ребят, лучше относились к нам. Потому что в прошлый раз, не успеешь протянуть руку, ее сразу отбивали…».
«Недавно я получила по почте два письма от Богдана, которые он написал еще в феврале. Но это можно считать, что быстро. Одно письмо адресовано нам с отцом, а второе — брату. Он как раз и писал о поддержке россиян.. Я не знаю, от чего это зависит. Возможно, от настроения человека, который его проверял. От того, какая у него душа».
«…Все остальные семьи, лишившиеся кормильцев, получают положенное законом денежное содержание в полном объеме. Государство помогает родителям моряков, которые живут в селах или одиноки и нуждаются в материальной поддержке. Некоторые семьи получили ордера на служебное жилье…».
«Юристы, которые вошли в группу, отдаются своей работе полностью. И это исключительно российские и крымские специалисты. Николай Полозов говорит, что это первый случай в юридической практике России, когда создана целая группа из 30 юристов, придерживающихся единой линии защиты. Когда никто не выезжает за счет другого».
«Ведь дело даже не в том, наш Крым или нет. Конфликт произошел в международных нейтральных водах. Был приказ украинского командования проследовать из точки А в точку Б. И когда наши катера не получили разрешения россиян идти дальше, они сделали разворот. Однако их расстреляли в спину…Прицельно, в рубку, где находился экипаж».
«… что происходит в моей стране. Не все равно, что на Востоке гибнут наши ребята. Что матери никогда не обнимут своих сыновей, а маленькие дети не увидят своих отцов. Мне бы хотелось, чтобы всего этого не было... Чтобы все было хорошо...».
«Мы создали группу родственников в Вайбере. Кто бы из родственников ребят ни получил письмо оттуда, для нас всех это большая радость. Ну, и когда совсем накрывает, то я могу вылить туда все свои эмоции. А потом… попросить прощения за свою минутную слабость».
«Конечно, мы все время возвращаемся к этой теме, пытаемся найти ответы на какие-то вопросы. Но, наверное, эти ответы есть только у ребят. Богдан сказал, что капитан посоветовал ему писать дневник. Чтобы он фиксировал все, что с ним происходит. И он пишет. Брат ему сказал: «Ты пиши, а мы потом издадим книгу твоих воспоминаний».
«До всех этих событий я ходила в церковь только на Пасху. Освятить пасочку. А сейчас хожу часто. Я точно еще мало понимаю, как на этом уровне все работает. Но я там нашла поддержку. Так получилось, что на территории лицея, где учился Богдан, находится храм. И его настоятель всегда благословлял ребят. Поэтому я пошла именно туда».
«В своем первом письме, а оно было самое большое, Богдан написал: «Мама, нужно принять все, что случилось, как неотъемлемую часть биографии. Но главное, что я остался жив. А значит, все еще можно в этой жизни изменить».
«Жалею о том, что мало внимания уделяла детям. Могла больше. Жалею, что некоторые традиции нашей семьи появились только сейчас. Если бы я знала, что так будет, я бы начала их раньше. Жалею о том, что не могу, как раньше в детстве, помочь решить его проблемы».
Комментировать 
