Разговор — путь. Мысли — альпинистские «крючья». Без них не совершить этот крутой подъем на плато, где разбила свою стоянку адвокат «Небесной сотни». Евгения Закревская, спринтер по натуре, теперь играет вдолгую. Как хранитель институциональной памяти. Общественной и юридической.
На ее высоте уже понятны причины, очевидны следствия и обозначена перспектива. Но в эту точку нужно дойти. Пропустив через себя все произошедшее с нами за последние пять лет. Не отрицая боли. Своей и чужой. Не отворачиваясь от непонятного. Не исключая правды идущего рядом. Не забывая о мелочах. Не разочаровываясь и не очаровываясь. И еще много чего не делая сгоряча, на пути к этой обязательной для нашего общества вершине.
Здесь, на плато Закревской, пока не людно. Но уже и не одиноко. Маршрут проложен. Колья забиты. Можно двигаться каждому. Кто чувствует в этом движении необходимость.
Инна Ведерникова
Печатную версию интервью читайте здесь: читать >>>
«Уже зафиксирована правовая реальность. Это важно для меня, как для адвоката. И для общества, которое также должно все это отрефлексировать, разложить по полочкам, встроить в свое мировоззрение, выучить этот урок истории. Чтобы не только те, кто стояли перед БТРом в феврале, поняли, как это страшно».
Комментировать «В ночь на 30-е все изменилось. Оказалось, что мне надо либо уезжать и менять профессию, признав, что все, чем я раньше занималась, — блеф. Либо делать что-то, чтобы оставить за собой право называться адвокатом».
Комментировать «Фокусироваться на том, чтобы удерживать людей, — это очень сложно. Но поскольку расследование продолжается, значит, такие люди есть. Есть судья, который не идет на важный в его карьере конкурс, потому что не может бросить дело, которое начал. Пусть только в одном деле из десяти. Но такой судья есть».
Комментировать «Но если бы до Софийской площади в ту ночь дошли не условных тридцать человек, а пятнадцать; если бы на Майдане было на четыре камеры меньше; если бы не 20, а только 10 людей написали о том, что случилось, то ничего бы и не было. Мы прошли по краю. Все висело на волоске».
Комментировать «Война масштаб страшного еще усилила. Количество погибших на войне стирает все, что было раньше. Потому что это болит именно сейчас. Но нельзя позволить себе забыть, почему мы сейчас в этой точке, и откуда у нас столько погибших. Нужно постоянно держать это в голове, раскладывая все по полочкам».
Комментировать «Мы выбежали из Пассажа на Майдан, навстречу бегут люди с криками: «Беркут! Туда нельзя!» Это страшно, когда люди бегут от «Беркута», а не на помощь, как мы уже привыкли. Мимо нас тащат по земле какую-то девочку…».
Комментировать «Ощущение добра и зла — это вряд ли то самое, что мною движет. Слишком пафосно. Скорее, это азарт, интерес. Особых мировоззренческих конфликтов у меня нет. Но я их вижу вокруг. И мне кажется, что юриспруденция — это один из инструментов для решения подобных конфликтов».
Комментировать «И в те дни я медикам больше всего завидовала. Их деятельность была осознанной, и приносила конкретную пользу…В то время когда кто-то пил в работающем даже в ночь с 18 на 19 ресторане La Cantina, кто-то другой спасал людей из горящего Дома профсоюзов. А кто-то еще сдерживал натиск «Беркута».
Комментировать «В какой-то момент я, по натуре спринтер, зашла в зону, где спринтеры не живут. Задыхаются. И теперь — это марафон. Мне нужно рассчитывать силы, думать о ресурсах, удерживать единомышленников, не позволяя им перегореть».
Комментировать «Кто такой правоохранитель? В чем его прямая функция в системе? Как он должен действовать в повседневной и критической ситуациях? Как понимать и выполнять свои прямые обязанности? Потому что вопрос для правоохранителя, прокурора или судьи не в том, чью сторону занимать, а в том, как максимально честно и профессионально выполнить свои прямые обязанности».
Комментировать «Это был личный выбор. Я не думаю, что кто-то вообще полностью знал расклад. Потому что даже у тех, кто все это запланировал, многое пошло не так. Поэтому, да, кому стало страшно — они ушли. И да, верхушке было более страшно. Так и есть…».
Комментировать «Нам нужно обеспечить их адвокатами, создать равные условия защиты и обвинения. Недопустить недозволенных методов обращения... Нам нужно обосновать доказательства так, чтобы потом нельзя было пересмотреть этот приговор. И это долгий процесс».
Комментировать «Речь, скорее, об общественном договоре. Когда общество и государство о чем-то договариваются, и по этому договору взаимодействуют. Ночь с 18 на 19 февраля 2014 года — это точка бифуркации, в которой государством был критически нарушен общественный договор. Когда государство перестало скрывать истинное лицо и заявило: «Да, я — бандит. Да, я могу вас убить, и мне за это ничего не будет».
Комментировать «Я бы хотела, чтобы под политической волей подразумевалось создание новой правоохранительной и судебной системы. Всегда нужно быть готовым пройти длинный путь, если нужен справедливый результат. Который не будет зависеть от того, кто находится у власти. Но обычно просто хочется быстренько кого-то посадить».
Комментировать «Три месяца цепочка не разрывалась. Система работала, как часы. Против людей. То есть правоохранительная система перестала быть правовой. И каждое из ее звеньев осознавало это и усиливало. Теперь понятно, почему нельзя сказать, что виноват только тот, кто придумал операцию и отдал приказ?».
Комментировать «Однако система действительно не изменилась. Она у нас до сих пор феодальная. И не только в полиции. Вассал и сюзерен. Я даю тебе «крышу», а ты мне — голоса. Такая система отношений власти с регионами гарантирует местным вассалам безопасность. Даже в случае, если им хочется кого-то убить».
Комментировать «Нужно стартовать с 30 ноября. И тогда правоохранителю не нужно выбирать — на чьей он стороне. За кого он: за протестующих или за власть? Нужно было изначально просто выполнять свою работу. Профессионально и честно. «Беркутовцу», следователю, прокурору и судье. Продолжения Майдана в такой радикальной форме не было бы».
Комментировать
Комментировать «Мне очень не хотелось признавать, что я бесполезна. Но вот в ночь с 18 на 19 февраля это стало очевидным. Я признала, что как юрист — я бесполезна. Против БТРа. Против пуль. Я вспомнила, что умею, например, водить машину».
Комментировать «Были те, кто отказывался от участия в разгоне и уезжал. Те, кто потом пытался добиваться какой-то правды. Даже давали показания. Но их сделали маргиналами. Система не решилась даже на ротацию руководителей, оставив на постах отпетых отморозков. То есть тех, кто вел себя по-человечески, не поощрили. А самые жестокие и бесчеловечные поднялись».
Комментировать «Дошло до того, что власть в т.н. «законе об амнистии», о котором она договаривается с оппозицией, официально обещает, что в случае разблокирования улиц и зданий будет изменена мера пресечения протестующим, уже взятым под стражу. Это классические требования террористов. В этом случае террористом является государство».
Комментировать «Например, сын погибшего 18 февраля на Институтской должен видеть какой-то смысл продолжать жить здесь. Не впасть в депрессию, не сойти с ума от горя, не уехать за границу. Он должен понимать, что это было не зря. Что он не один. Что всем не все равно. Что большому количеству людей важно, чтобы за это понесли наказание».
Комментировать «Во время Майдана закон преимущественно либо не работал, либо доставался из-под полы, для защиты власти. В результате потерпевшие 30 ноября имели все шансы стать обвиняемыми. И стали ими. Как и автомайдановцы, после нападения на них на улице Щорса около 17-й больницы».
Комментировать 
