Анастасия Дмитрук

Настя  впорхнула  в студию в летящем платье и элегантной шляпке. Кукольная хрупкость и взрослый взгляд. С вызовом.  В  2014-м году эта юная девочка рискнула посмотреть  прямо в глаза врагу и сделать свое заявление: «Никогда мы не будем братьями». Я отпустила ситуацию и решила наблюдать.

Мне показалось, что Настя смутилась от того, что я сказала ей о том, что   прочла все стихи на ее сайте. Что на украинском они мне показались ближе и теплее. Хотя мы обе – из русскоязычных семей. Я действительно  прослушала  все песни, вобравшие ее строфы,, пересмотрела  все народные клипы. Их много. Есть даже целый спектакль Театра на Подоле. Что, признаюсь, меня сильно удивило. За четыре года  Настя не уступила ни сантиметра категоричной и искренней патриотичной ниши, которую заняла еще на Майдане.

Нарочитый вызов, который был в глазах моей гостьи, растаял когда мы затронули  вопросы, касающиеся внутренних переживаний и уроков, которые родом из детства. В эфире не было детских безутешных слез. Стал просто виден ожог от них.  Вероятно, вот это полюсное сочетание детской чувствительности и взрослой, почти мужской, силы и позволили  тогда ее слову точно попасть в глобальную точку невозврата. В самое сердце, где у всех кололо одинаково остро.

Настя выросла. Вышла замуж и переехала из Киева во Львов. Но траектория ее движения по чужой боли не изменилась. Она постоянно в дороге. Встречи в воинских частях, в школах, в клубах…  Она продолжает писать. Искать себя. В ее стихах постепенно кристаллизируется что-то новое, готовое прорасти в будущем. Но душа еще не отболела. Не отпустила. «Потому что ничего еще не кончилось. И цена каждой оборвавшейся жизни сегодня не меньше, чем четыре года назад. Только люди почему-то стали относиться к этому по-другому…»

Мамо, привіт. Я ще живий.
Я, мабуть, куленепробивний.
Вже трохи сивий, але дурний —
досі змагаюся з вітряками.

Навколо, мамо, така земля —
безплідна, сіра, немов зола.
Мені сказали, вона — моя,
то я її цілував губами.

Бувало, гримне — я упаду,
грудьми притиснусь, і обійму
цю биту землю, мою труну,
що її зраджували віками…

…А після бою — суцільний дим,
здається, мамо, я тут один.
І серце лускає від провин,
що я лишив по собі горою.

Ти, мамо, сина свого прости,
що я від болю не захистив,
що кляте пекло це допустив…
Та тільки, чуєш, не плач за мною.

… Эта еще не пережитая боль на одном из полюсов войны делает ее категоричной. Она прямо говорит о тех, кто виновен. Не щадит ни Россию, ни нашу  власть, ни переселенцев. Предлагает им потом вернуться домой и «восстановить то, что они позволили разрушить». С этим можно не соглашаться, но она так сегодня чувствует. Возможно, потому что еще не нашла в себе сил дойти до другого полюса. И вместить в себя еще один пласт чужой боли. Настя в дороге. «В поисках понимания неоднозначностей».

Инна Ведерникова